Пакт Сталина с Гитлером: триумф или трагедия?

Ф. Гаус, И. Риббентроп, И. Сталин, В. Молотов. 23 августа 1939 г.

23 августа мир отметил 80-ю годовщина пакта Молотова – Риббентропа, впереди восьмидесятилетие последовавшего после сделки Сталина и Гитлера начала Второй мировой войны. Дата вызвала очередной вал статей, дискуссий о том, что произошло в августе 1939 года. Государственные деятели современной России, в отличие от того, что было 10 лет назад, оправдывают соглашение Москвы и Берлина. Это делает глава СВР Сергей Нарышкин и спецпредставитель президента Сергей Иванов.

Министр культуры РФ Владимир Мединский в новом публицистическом тексте заявляет, что сделка с нацистами стала «триумфом советской дипломатии». Правда, до падения СССР власти скрывали наличие секретных протоколов о разделе Восточной Европы и «триумфа» явно стеснялась.

Пакт с Гитлером: триумф советской дипломатии или путь к трагедии для всего мира? Почему власти России решили стать наследниками Сталина?

Оправдание сделки с нацизмом и аргументы неосоветской пропаганды обсуждают историки Борис Соколов, Кирилл Александров, Фридрих Фирсов (США).

Ведет передачу Михаил Соколов.

Видеоверсия программы
Михаил Соколов: 23 августа мир отметил 80-ю годовщину пакта Молотова – Риббентропа, впереди юбилей последовавшего после сделки Сталина и Гитлера начала Второй мировой войны. Государственные деятели путинской России ныне оправдывают соглашение Москвы и Берлина. Министр культуры Владимир Мединский заявил, что пакт Сталина с нацистами стал триумфом советской дипломатии. Сегодня наши гости – историки: в студии в Москве Борис Соколов, в Соединенных Штатах Америки Фридрих Фирсов и в Петербурге Кирилл Александров.

Попробуем понять концепцию государственной пропаганды по формуле спичрайтера известных российских чиновников Вероники Крашенинниковой. Вот такая цитата: «В 1939 году вплоть до начала военных действий 1 сентября Советский Союз продолжал отчаянные попытки создать коалицию европейских государств, чтобы остановить агрессию Третьего рейха». Таков ли был генеральный курс предвоенной сталинской внешней политики?

Борис Соколов: Нет, курс был совершенно другой. Курс Сталина был на развязывание Второй мировой войны. Развязать ее можно было единственным образом – это достигнув какого-то соглашения с Гитлером. Потому что без страховки на Востоке Гитлер на Польшу нападать отказывался.

Причем Сталин даже заранее наметил, еще как минимум в начале мая, сроки, когда он будет заключать договор с Гитлером. Эти сроки были 20-е числа августа 1939 года. Он знал, что Гитлер хочет завоевать Польшу за одну кампанию, а с октября начиналась распутица, значит, надо было делать это до распутицы. Крайний срок начала войны против Польши – конец августа – начало сентября. И выгоднее всего заключать договор именно в 20-х числах августа 1939-го, когда у Гитлера уже не будет времени, он будет максимально уступчив.

Причем ради этого договора делалась еще довольно интересная провокация. Господа Воронов и Крушельницкий сделали очень хорошую серию статей на Свободе по поводу Халхин-Гола, они вполне однозначно доказали, что на Халхин-Голе была именно советская провокация. Это был такой контролируемый конфликт, где японцы были не слишком активны, а Советский Союз мог начать наступление в нужнее время. Товарищ Жуков, который командовал группировкой на Халхин-Голе, был ориентирован на начало наступления, причем, я так понимаю, даже за несколько месяцев до начала наступления, на 20 августа. То есть договор должен был подписываться в то время, когда советские войска будут совершать победный марш по Халхин-Голу. Это должно было показать, с одной стороны, Гитлеру вроде бы силу Красно армии, что с ней надо считаться, а общественности западных демократий показать, что у Советского Союза была реальная угроза войны на два фронта, поэтому он, дескать, вынужден был пойти на договор о ненападении с Гитлером.

Михаил Соколов: Современная, да и советская российская версия событий такова, что подписания пакта не было бы вместе с протоколом секретным, если бы не провалились переговоры с Великобританией и Францией о коллективной безопасности, которые проходили с апреля по август 1939-го, а самые интенсивные были в Москве в августе 1939 года.

Кирилл Александров: Во-первых, мне бы хотелось сказать, что переговоры, которые шли в августе между военными миссиями в Спиридоновке в Доме приемов Наркомата иностранных дел, они носили очень короткий характер, они продолжались фактически всего 5 суток, 12-17 августа, 17-го они были уже прерваны. В последующие дни, когда они возобновились, они уже не имели значения, потому что между 17-м и 21-м Сталин и Гитлер уже согласовали прилет Риббентропа в Москву.

Вместе с тем переговоры, которые шли о кредитно-торговом соглашении в Берлине, в них участвовали Георгий Астахов, временный повершенный Советского Союза в Германской империи, они продолжались месяц, потому что они были нужны Сталину. И вот эта краткосрочность военных переговоров в Москве показывает, что это было просто прикрытие, просто ширма. Был очень эффективный инструмент воздействия на Гитлера, подталкивание его к тем уступкам территориальным, торгово-экономическим, кредитным, которые были нужны Сталину и советской стороне. Конечно, ни о каком соглашении серьезном со странами – Великобританией, Францией для предотвращения агрессии речь не шла, для Сталина это был, конечно, блеф.

Еще более 30 лет назад на страницах «Военно-исторического журнала» было опубликовано свидетельство в виде красноречивой записки, которую Александр Поскребышев, заведовавший канцелярией Сталина, передал Ворошилову: «Клим, Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку».

Даже все те переговоры, то, что происходило с середины апреля и до конца июля 1939 года, – это не были еще переговоры военных миссий, они начались только 12 августа. Это был предварительный дипломатический зондаж, тоже все носило очень странный характер, потому что шли бесконечные дискуссии о том, что такое косвенная агрессия, что значит гарантии безопасности приграничным государствам. Когда вроде бы эти консультации зашли в тупик, Молотов неожиданно сказал: «Вы знаете, это второстепенно все, давайте, присылайте свои военные миссии». Поэтому переговоры продолжались всего пять дней. Краткосрочность показывает, что Сталин как раз в них не был заинтересован.

Михаил Соколов: Кстати говоря, в скандальной статье господина Мединского указано: «Без готовности самих поляков вместе с Красной армией драться против немцев невозможно представить, глядя на карту, каким образом СССР мог противостоять Германии. Польша отказывалась от разговоров на тему военного союза». Вот этот аргумент серьезен, на ваш взгляд?

Кирилл Александров: Этот аргумент, скажем так, серьезен отчасти, но при внимательном рассмотрении он не серьезен совсем. Отчасти, почему он серьезен, потому что действительно, глядя на карту, невозможно себе представить без согласия польской стороны, как Рабоче-крестьянская Красная армия могла бы вступить в боевые действия против вермахта. Однако, во-первых, у нас почему-то скрывается, что как раз в начале 20-х чисел августа, когда уже Сталин и Гитлер согласовали прилет Риббентропа в Москву, под влиянием давления, которое предпринял Париж на Варшаву, польское правительство пошло на уступки. Вечером 23 августа, когда Риббентроп вел уже переговоры со Сталиным и Молотовым в Кремле, французский посол Поль Наджиар и французский генерал Жозеф Думенк, который был руководителем французской военной миссии на переговорах, получил из Парижа телеграмму, суть которой заключалась в том, что «польское правительство ставит нас в известность о том, что в случае совместного противостояния германской агрессии на технических условиях сотрудничество между Красной армией и польской армией не исключается». То есть в принципе на какие-то уступки поляки как раз в начале 20-х чисел пошли, речь шла только о времени. Об этом обо всем можно было договариваться, просто Сталину это было совершенно не нужно.

Это одна сторона вопроса, но есть и другая. Для того чтобы бороться с германской агрессией, совершенно не нужно согласие или несогласие польской стороны. Советский Союз мог заявить, независимо от исхода переговоров в Спиридоновке, независимо от позиций правительства Польши, о том, что любое вторжение в Польшу, любое нападение на Польшу Советский Союз будет рассматривать как угрозу своей безопасности. Германский вермахт мог разгромить польскую армию за две, три, четыре недели, но далее он встречал в восточной Польше примерно 136 дивизий Красной армии, 9 тысяч танков, более 5 тысяч советских самолетов, и на этом, собственно говоря, война и заканчивалась. Потому что германский вермахт был в разы слабее в августе-сентябре 1939 года Красной армии, Германия не имела союзников в Европе, даже Италия фашистская не выступила на стороне Гитлера. Главное, гитлеровский Рейх не имел ресурсов экономических, сырьевых для ведения полноценной кампании на востоке против Советского Союза. Поэтому одно это заявление СССР просто остановило бы Гитлера. Красная армия могла справиться с Вермахтом независимо от позиций польской армии, независимо даже от позиций английских или французских войск на западе, сил Красной армии вполне было достаточно, чтобы в восточной Польше преградить дорогу Гитлеру на восток и оказать ему эффективное энергичное сопротивление, к чему Гитлер не был готов.

Михаил Соколов: Вы согласны с таким сценарием?

Борис Соколов: Да, я согласен с Кириллом. Должен еще сказать, что есть прямое свидетельство, что Гитлер говорил, что если бы не был заключен пакт с Советским Союзом, он никогда бы не напал на Польшу. Был такой германский дипломат Иоганн Ламмель, он был заведующим канцелярией посольства в Москве, потом он оказался в советском плену после войны, он показывал, что в 1940 году генерал Кребс, исполнявший должность военного атташе, рассказывал ему о своей беседе с Гитлером, который ему сказал действительно следующее, что без пакта я бы не напал на Польшу. Конечно, без пакта Гитлер никуда не двинулся бы.

Но с точки зрения того, что Польша не готова была пропускать войска, наверное, она изменила бы свою позицию в тот момент, когда стала бы терпеть поражение от немцев, то есть она бы выбрала меньшее из двух зол. Это первое. И второе: Советскому Союзу никто не возбранял использовать авиацию против той же Германии.

Михаил Соколов: Я бы заметил, что когда в антипольских разных упражняются кампаниях товарищи, они забывают, что Польша отказалась как раз присоединиться к Гитлеру и поучаствовать в походе на Советский Союз, а такое предложение в начале 1939 года было.

Борис Соколов: В конце марта 1939 года, когда Гитлер предъявил претензии Польше, там была идея, что вы отдаете нам польский коридор, будем дружить и быть союзниками, вы присоединяетесь к родственному пакту. Но поляки эту идею отвергли.

Михаил Соколов: Я хотел спросить о стратегических моментах и идеологии. Сама коммунистическая идеология того периода, помогает ли она понять логику Сталина? Действительно ли он отошел от линии коминтерновской на мировую революцию или он видел перспективы в том, чтобы инструментом мировой революции в процессе провоцирования Второй мировой войны стали Советский Союз и Красная армия?

Фридрих Фирсов: Сталин изменил трактовку проблемы мировой революции по мере того, как Советский Союз превратился в мощную индустриальную державу. С того времени у Советского Союза появилась и сильная Красная армия, и он уже рассматривал процесс осуществления мировой революции через агрессивные войны и присоединение новых земель к советской стране и таким путем образование мировой советской республики. Здесь нет прямого продолжения ленинского курса на мировую революцию, но некоторое видоизменение в соответствии с изменением обстановки в СССР и в мире.

Михаил Соколов: Еще один вопрос, который довольно часто возникает сейчас в процессе свежих дискуссий, – это связь мюнхенского соглашения и пакта. Упреки идут такие, Кремль все время укоряет Запад, мол, вы первыми пошли на сделку с Гитлером в Мюнхене, Сталин сделал то же самое на год позже. Что вы скажете об этом тезисе?

Фридрих Фирсов: Это две большие разницы, как говорят в Одессе. Дело в том, что соглашение в Мюнхене предусматривало прежде всего защиту интересов западных держав. Они имели определенные планы повернуть агрессию Гитлера на Восток. Но главное в том, что они гарантировали то, что на тот период путем сдачи Чехословакии Гитлер не продолжит агрессию против западных стран. Такова была их позиция. С точки зрения истории она, конечно, была глубоко ошибочной. Но говорить о том, что ответом на такую политику Мюнхена явилось заключение пакта Молотова – Риббентропа или, точнее, Гитлера – Сталина, это соединять совершенно несовместимые вещи. Я совершенно согласен с тем, что говорили мои коллеги о том, что для Сталина речь шла о том, чтобы втравить Германию в мировую войну и тем самым продолжить в дальнейшем путь к всемирной агрессии Советского Союза.

Михаил Соколов: Вторая империалистическая война планировалась, а Советский Союз должен был ее использовать в своих целях. Господин Мединский считает так, что не могли в Москве отказаться от предложения Гитлера, не могли умолять Чемберлена согласиться создать антигитлеровскую коалицию, ничего не получалось, да и не могло получиться, ибо «британский сценарий как раз и строился на расчете столкнуть Германию и весь фашистский черный интернационал с СССР». Что вы скажете о главном тезисе господина Мединского?

Борис Соколов: На мой взгляд, этот тезис ложный. Я бы даже не был так уверен, что западные державы действительно надеялись канализировать гитлеровскую агрессию на восток. Скорее, они шли Гитлеру на уступки до осуществления принципа национальностей, который в 1919-20-х годах, когда было версальское урегулирование, проводился достаточно однобоко, только в пользу победителей. Они согласились на аншлюс Австрии, за который австрийцы были еще в 1918–19 годах. Они согласились присоединить немецкие области Чехии к Германии. И рассчитывали, что, собрав основную часть немцев под эгидой Рейха, Гитлер на этом успокоится. Выяснилось, что он на этом не успокоился и спокойно в 1939 году аннексировал вполне себе славянскую Чехию. После этого они уже начали догадываться, что Гитлера интересует не только собирание немецких земель, но и завоевание большинства европейских стран. Начали уже что-то пытаться делать, в том числе дали гарантии Польше, дали гарантии Румынии, Турции, Греции, после этого завязали переговоры с Советским Союзом. Там был расчет, что если с Советским Союзом мы не договоримся, мы, по крайней мере, протянем время до осени, когда нападать на Польшу уже будет поздно, а там до следующей весны, авось что-то произойдет или все разойдется, если даже с Советским Союзом не удастся договориться.

Хотя договоренность не исключалась, но Советскому Союзу от этого территориальных преференций каких-то не перепадало, Сталин рассчитывал как минимум завоевать всю Восточную Европу с Германией, по всей видимости. Конечно, его такой расклад не устраивал. Его не устраивали переговоры ради переговоров, ему именно нужна была мировая война, потому что только в ней можно было реализовать свои цели.

Но когда говорят: выиграл Сталин от пакта или проиграл, триумф это сталинской дипломатии или поражение? Это триумф в том смысле, что Сталин добился, чего хотел. Главное было, чтобы началась Вторая мировая война, а там уже можно было реализовывать свои планы.

Почему Сталин не продолжил шествие Красной армии в сентябре 1939 года дальше на запад, через Вислу, германскую границу – потому что у него был расчет, что Гитлер не позднее весны 1940 года ринется на Францию, а тогда он завязнет, как надеялся Сталин, хотя бы на месяц-другой на линии Мажино, тогда летом 1940 года можно будет распрекрасно ударить его 130 дивизиями против 10-12, которые оставались на демаркационной линии. Оказалось, что Франция рухнула слишком быстро, пришлось это все дело переносить на 1941 год.

Но опять-таки Сталин думал, что Гитлер не будет таким дураком, чтобы воевать сразу на два фронта, он сперва разделается с Великобританией. Причем у Сталина не было информации адекватной, то есть он не очень себе представлял, что в принципе уже с сентября 1940 года Гитлеру было понятно, что высадка на островах невозможна.

Михаил Соколов: Франция рухнула, конечно, слишком быстро, но это зато спровоцировало Сталина на то, чтобы занять Прибалтику, поскольку влияние западноевропейских стран уже недостаточно было, чтобы ее защитить.

Борис Соколов: Разумеется, так и было сделано. Но первоначально Сталин на Прибалтику и не думал отвлекаться или на какую-нибудь Румынию. Идея была сокрушить Германию, а потом уже Прибалтика и Румыния приложились. Но когда выяснилось, что на Германию идти рискованно, он решил взять то, что оговорил с Гитлером, то есть Прибалтику и Бессарабию.

Полный текст будет опубликован 27 августа.

Была ли у СССР альтернатива пакту Сталина с Гитлером?

Опрос на улицах Москвы
 

https://www.svoboda.org/a/30129499.html