Время подполковников Петр Милосердов — о том, на что похожа борьба с коррупцией при взгляде с другой стороны тюремной решетки

Петр Милосердов. Фото: memohrc.org
Арестован губернатор Х. Осужден министр Y. Задержан офицер ФСБ Z. Если верить новостям — в России идет борьба с коррупцией. Это веский аргумент в пользу путинского авторитаризма: денег нет, свобод — тоже, но перед законом все равны.

Пребывание в тюрьме предоставило мне уникальную возможность пообщаться с фигурантами громких дел. Из телерепортажей, где СОБР выбивает двери, они попадают сюда, в спецблоки «Матросской Тишины». Картина реалий «борьбы с коррупцией» сложилась, как пазл, из кусочков — разговоров с арестованными чиновниками, коммерсантами, силовиками. Отсюда эта борьба видится как масштабная эпидемия по отъему собственности, выколачиванию денег, фабрикации дел ради звездочек на погонах. Именно эпидемия, так как в основе лежит не замысел верхов, а модель поведения (социальный вирус) силовиков среднего звена, подполковников.

Если вы, исходя из здравого смысла, полагаете, что существует какой-то план посадок, что он подкреплен собранными данными и кто-то им руководит, — вы ошибаетесь.

В этом убедились те из моих собеседников, кто пробовал найти лицо, принявшее решение об их аресте. Да, без труда можно узнать фамилии — следователя, прокурора, судьи. Но кто принимал решение не формально-юридическое, а по сути? Того, кто сказал «фас!», найти не удается.

Среди моих собеседников были те, кто наивно верил, что «товарищу Сталину не доложили» об их аресте, что главное — достучаться до «кого следует». И когда они звонили по Вотсаппу «своим», прикормленным годами чиновникам, то в лучшем случае слышали: «Старик, решение по тебе где-то наверху приняли, ничем не могу помочь».

Становилось очевидным, что «кого следует» не существует, на его месте черная дыра. Иллюстрацией здесь служит советский анекдот. Брежнева везут на правительственном лимузине, генсек раздражен неспешностью — он любит быструю езду, — сам садится за руль и гонит с ветерком. Летящий лимузин останавливает гаишник, видит на водительском сиденье Брежнева и, потеряв дар речи, машет жезлом: мол, проезжайте. А на расспросы коллег отвечает: «Вы представляете, КТО там на самом деле ехал, если водителем у него — сам Брежнев?»

Так и в нашем случае: на месте мыслимой высокопоставленной фигуры на самом деле — пустое место. Принимающего решения — нет. Нет и «машины репрессий», нет плана, нет механизма. А есть — модель поведения подполковников, работающая в условиях паранойи верхов, «дерибана» активов, атомизированного общества, выдавшего им мандат на презрение к праву ради «порядка». Согласно этой модели, принятие решений заменено коллективным молчаливым согласием полуанонимных фигур.

Подтверждает эту мрачную теорию и ход следствия по громким делам. А он таков: ничего реально не расследуется, не ищется. Арестовывают как можно больше людей, в том числе почти случайных, их объявляют «преступным сообществом» (ст. 210 УК РФ). И — ждут, пока кто-то из них, не вынеся тягот тюремной жизни, заключит досудебное соглашение (в обмен на меньший срок) и подмахнет нужные показания. Пусть не вводят вас в заблуждение цифры: десятки человек в составе следственной группы, сотни томов дела.

Из десятков следователей реально работают два-три человека, остальные — для разовых поручений.

Из сотен томов три четверти — копии судебных решений, внутренняя переписка органов, все это отксерено по два-три раза. То, что уйдет в суд под видом доказательств, — процентов пять от объема дела, несколько томов. Де-факто следствие не ведется, а имитируется.

Кейс Ивана Голунова — пример дела, порожденного «черной дырой». Напомним его итог: скандал на всю страну, инициатор дела — не найден. Уверен, что если бы удалось вскрыть его изнанку, то выяснилось бы, что ни один мало-мальски высокопоставленный чин не принимал решения о возбуждении дела. Оно как бы «самозародилось»: кто-то внес фамилию Голунова в материалы оперативных разработок, кто-то подделал экспертизы, кто-то что-то подбросил, кто-то что-то подписал. Разумеется, не за просто так, в чьих-то — местного, подполковничьего масштаба — интересах.

Таким же образом появляются в «черной дыре» и политические дела. Я, например, за отказ сотрудничать с ФСБ получил абсурдное, в духе 37-го года, обвинение в подготовке госпереворота в Казахстане. Конечно, и раньше за отказ сотрудничать с органами можно было ждать какой-то подлянки, но ведь не тюрьмы же! В ходе выяснения, кому именно была нужна моя посадка, удалось дойти до высоких кабинетов. «Да не нужно нам это» — было типичным ответом. И добавляли: «Время сейчас такое, поймите».

А время сейчас такое, что движущей силой принятия решений, да и самим их стилем стала истерика, невроз. Реалии российской «осажденной крепости» таковы, что каждый из осажденных подозревает соседа в готовности сдаться. Это порождает в верхах паранойю, которую эксплуатируют подполковники. Пример — «московское дело», посадки участников протестных акций в Москве. Кто принимал ПОЛИТИЧЕСКОЕ решение об их арестах? Руководство страны? Полагаю, что запроса на жесткие меры сверху не было. Решения принимались исполнителями, в формате коллективного, анонимного ухода от ответственности (та самая «черная дыра»). А уж только потом молчаливо визировались верхами. Но человека, сказавшего «сажайте их!», скорее всего, нет.

Я не адвокат взяточникам. Но, видя изнанку происходящего, утверждаю: борьба с коррупцией приобрела характер репрессий. Силовики фактически «назначили» госаппарат коллективным козлом отпущения. Чиновник заведомо, по факту того, что он чиновник, обвинен в коррупции.

Подполковники укрепляют свой авторитет ценой развала госаппарата: волна посадок уже привела к тому, что в нем остаются только те, кто боится принимать хоть какие-то решения.

Ведь если раньше наказывали за нарушение неформальных правил игры, то сегодня — за их соблюдение. В такой обстановке чиновник вообще перестает работать.

Уничтожение правил игры так же плачевно сказалось на чиновниках от силовиков. С той лишь разницей, что эту яму они вырыли себе сами. Аресты сотрудников ФСБ, СКР также способствуют распространению параноидальной морали «умри ты сегодня, а я завтра».

Бизнесмен N решил, что его обманывают партнеры, и обратился в СКР. Возбудили дело, провели обыски. Но подозреваемым по делу стал сам N. Впрочем, следователь ему намекнул, что за взятку можно будет все переиграть. N возмутился шантажом, пошел в ФСБ. Там обрадовались, снабдили мечеными купюрами. Следователя СКР взяли с поличным. Итог: сидят оба. N — по тому, заведенному из-за шантажа делу, следователь — за вымогательство взятки от N.

Кстати, в большинстве дел против коммерсантов нет не то что государственного интереса, нет даже интересантов общероссийского масштаба. Ходорковского в свое время посадили, мотивируя это необходимостью сохранения властной конструкции, дело курировалось с самого верха. Сегодня же дело против МБХ возбудил бы безымянный подполковник, из интереса «отжать» тысяч 700 зеленых. И кстати, получил бы Ходорковский примерно тот же срок.

Каков он, этот подполковник, герой своего времени? Он относительно молод, 1975–1980 г.р. Как многие, кто рожден в эти годы, он видел слом казавшегося вечным Союза и, пораженный легкостью, с которой рухнула империя, не верит ни во что вечное. Кроме денег, эпоха которых пришла на смену советской. Предпринимателей он ненавидит, они на его языке — «барыги». Не уважает он и чиновников. Одному из них (крупная региональная шишка) сопровождающий его на допросы фээсбэшник гордо заявил: «Скоро и до губернатора вашего доберемся, авторитетов для нас нет». Чем статуснее обвиняемый — тем больше мстительного восторга. Да и звезд на погонах может прибавиться.

Устраивает ли верхи размах деятельности анонимных подполковников? Боюсь, что такая постановка вопроса сегодня уже невозможна. И вот почему.

«Кремляне» не видят сегодня опоры ни в одной из активных прослоек. Ни в бизнесе (не хотят «барыги» затягивать пояса), ни в госаппарате (бездельники и интриганы), ни в среднем классе (потенциальные «предатели Родины»), ни даже уже в «Уралвагонзаводе» (эти не желают потерпеть безденежье еще немного). Поэтому довольно многочисленное и показательно лояльное среднее звено силовиков становится единственной опорой. В связи с этим вопрос, устраивает ли верхи эпидемия посадок, уже не стоит. Впрочем, предполагаю, что и в Кремле немало тех, кто понимает: «мандат на насилие» в руках подполковников до добра не доведет. Силовой «хвост» начнет в итоге вилять властной «собакой», приводя к разносу системы. Но из-за паранойи и боязни принятия решений все остается как есть.

Вопрос «Сколько это еще продлится?» задают себе многие. На воле его не произносят вслух, участвуя в заговоре молчания, изображая стабильность и лояльность. Но в тюрьме я слышал его от своих собеседников много раз. Точного ответа на него нет и быть не может. Но змея уже начала пожирать свой хвост. В условиях сокращения «кормовой базы» силовики стали сажать друг друга.

Велосипеду для устойчивости нужно движение. Подполковникам — уголовные дела, причем во все нарастающем объеме; нужны враги государства — бизнесмены, чиновники, оппозиционеры. Сочетание трех факторов: советского принципа коллективной (без)ответственности, постсоветской жажды наживы и паранойи последних лет — породило уникальный самодвижущийся механизм по фабрикации уголовных дел. Но если кто-то считает, что эта внеидеологическая полудиктатура устойчива, — ущипните себя. Вам грезится.

P.S.
Политтехнолог Петр Милосердов осужден на два с половиной года лишения свободы за якобы создание «экстремистского сообщества» в Казахстане; показания против него давал человек, впервые увидевший Милосердова в зале суда и знающий о нем только из интернета. Правозащитный центр «Мемориал» в 2018 году признал Милосердова политзаключенным. В настоящее время он находится в изоляторе «Матросская Тишина», ожидая рассмотрения его дела апелляционной инстанцией.
https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/09/16/81991-vremya-podpolkovnikov