Зачем Следственный комитет открыл вторую волну «московского дела»

Беспорядков в Москве летом не было, что понятно уже всем. Это явно подтвердили следователи Бастрыкина, сначала схватив случайных людей, а затем начав их отпускать. Например, Егор Жуков, изначально названный чуть ли не главным участником беспорядков, сейчас находится под обвинением в экстремизме просто потому, что силовики испытывают к нему сильные чувства — не нравится им парень. В нормальной ситуации за такую службу начальство СК и прочих органов уже отправилось бы в отставку, но Бастрыкин и компания делают из случившегося противоположные выводы. Если в первый раз схватить не удалось, то нужно продолжать попытки, пока общество не устанет сопротивляться и еще кого-нибудь не удастся осудить за участие в мирных акциях.

Так началась вторая волна «московского дела», которую мало кто ждал: казалось, что силовикам — особенно после суда над актером Павлом Устиновым — уже дали команду не слишком увлекаться террором.

Но в СК свои представления о здравом смысле и кормовой базе, поэтому следователи открыли новую кампанию против граждан, предъявив обвинение Владимиру Емельянову, Александру Мыльникову, Максиму Мартинцову, Андрею Баршаю и Егору Лесных. Все они якобы «совершали насилие против представителей власти».

Оказалось, что хватать «бунтовщиков» можно и спустя несколько месяцев после их ужасных преступлений, внимательно разглядывая видео с камер наблюдения. Тем более что все «бунтовщики» живут все это время обычной жизнью у всех на виду.

Силовики хотели быстро запугать людей своим вмешательством в политику, сделать этого не удалось, и теперь они переходят к позиционной войне против общества.

Нам надо настраиваться на то, что это будет длиться годами.

Если бы не склонность силовиков к садизму, им можно было бы даже посочувствовать: кажется, они уже начали понимать, что, как только машина террора остановится, они сами станут ненужными. Кроме фальсификации уголовных дел, они ничем не умеют заниматься, и даже эти фальсификации получаются бездарными. Поэтому для СК жизненно важно разоблачить какой-нибудь «заговор» — по той же причине параллельно преследуют Фонд борьбы с коррупцией оппозиционера Алексея Навального.

Интересно, что людей сейчас обвиняют в преступлениях за совершение тех действий, которые обычно считаются нашим моральным долгом. Егор Лесных, например, сказал в суде, что на его глазах росгвардеец избивал девушку и молодого человека, и он потянул этого представителя власти от граждан, чтобы остановить избиение. Пострадавшими, в свою очередь, могут выступать специально подготовленные лжесвидетели, копирующие свои показания из одного процесса в другой.

Для всех, кто следит за судебными сводками, для тысяч молодых людей, будущего России, это затяжное противостояние общества и людей в мантиях и мундирах выглядит как полная дискредитация судебной системы и властей в целом. Каждый оболганный подсудимый обходится российским властям в сотни граждан, которые искренне и открыто ненавидят ее. Фабрика террора в нынешних условиях работает как фабрика по изготовлению новых оппозиционеров.

Бастрыкин, вероятно, считает себя новым Бенкендорфом, утонченным интеллектуалом-правоведом, обороняющим великую империю от смутьянов и подстрекателей. Возможно, в этой фантазии есть даже небольшая доля правды:

как и царская охранка, нынешние силовики создают новых национальных героев, новые истории морального сопротивления.

Сюжет о том, как два политзэка, Анна Павликова и Константин Котов, заключают брак в «Матросской Тишине», отсылает к высоким канонам XIX века, декабристам и народовольцам.

Отдельно нужно упомянуть историю программиста Айдара Губайдулина, обвиненного в «насилии над представителем власти» из-за пластиковой бутылки, брошенной в сторону сотрудника Росгвардии. Губайдуллин отсидел в СИЗО больше месяца, а потом стал самым активным участником акций в поддержку других узников московского дела. Парню предъявили новое обвинение, после чего он попрощался со всеми и написал, что две недели на свободе вместе с политактивистами стали самыми интересными в его жизни. А затем, опасаясь нового ареста, покинул страну, сообщив, что сожалеет об этом.

Его можно понять: попасть в тюрьму по ложному обвинению тяжело, даже если ты считаешь, что пострадал за правое дело. Но еще тяжелее знать, что ты можешь вернуться в тюрьму в любой момент, что закон не защитит тебя, а люди, которые должны охранять его, вообще получат за такое издевательство над правом премии. Самые профессиональные люди продолжат уезжать из России, где они бесправны перед лицом произвола: они будут востребованы там, где действует принцип верховенства права, а бутылка в воздухе не наказывается тюрьмой.

Парадокс в том, что эмиграция Губайдулина выгодна нынешней российской власти (меньше проблем), но бьет по интересам страны, которой нужны молодые профессионалы. Когда нужно будет показать, что государство и народ — это не одно и то же, вспоминайте о том, как следователи обошлись с Айдаром.

https://www.novayagazeta.ru/articles/2019/10/17/82397-pozitsionnaya-voyna-s-obschestvom