Развод и девичья фамилия? Филолог Ирина Багратион-Мухранели и историк Алексей Муравьев об истории грузинско-российских отношений

Филолог Ирина Багратион-Мухранели и историк Алексей Муравьев об истории грузинско-российских отношений

Россию и Грузию объединяют многовековые отношения, достаточно сложные и противоречивые.
История и культура, религия и политика – во всем можно обнаружить и русско-грузинский синтез, и грузинское сопротивление русскому влиянию.
За долгое время сложного соседства Грузия в российском восприятии обросла многочисленными штампами, которые часто заслоняют собой реальность.
Эксперты отмечают: Грузия культурно так тесно связана с Россией, что русофобия там практически невозможна, а вот империофобия существует.
Алексей Юдин: Россия и Грузия. Удивительная судьба: столько веков вместе, и вот похоже на ситуацию – «развод и девичья фамилия». Что объединяет, что разъединяет эти две культуры, два народа?
Корреспондент: Россию и Грузию объединяют многовековые отношения, тесно сплетенные история и культура, религия и политика. Сегодня сложно доподлинно и объективно разобраться в хитросплетениях русско-грузинских отношений, но с уверенностью можно сказать, что эти две страны оказали ощутимое взаимное влияние на различные аспекты жизни друг друга. 

Корреспондент:  Принято считать, что история официальных отношений между Грузией и Россией началась в конце XV века, когда сын Кахетинского царя Александра I Георгий с послами нанес визит Ивану III. Впрочем, и до этого между царствующими домами Кавказа и русскими князьями отношения были добрососедские, нередко даже заключались взаимовыгодные браки. Но дипломатические контакты начали развиваться лишь в конце XV – начале XVI века. К XVIII столетию в Москве уже сформировалась грузинская диаспора, которая в значительной степени способствовала развитию грузино-российских отношений. В это время в жизни Грузии начали играть важную роль политические, культурные и религиозные связи с Россией. К концу столетия кахетинский царь Ираклий II заключил с Екатериной Великой Георгиевский трактат, по которому над Картли-Кахетинским царством был установлен российский протекторат.

В начале XIX века грузинские княжества и вовсе входят в состав Российской империи. Несмотря на политические и экономические выгоды этого союза, а также общую веру и схожее социально-политическое устройство, вплоть до начала XX столетия на Кавказе то и дело вспыхивают антироссийские восстания – возможно, в том числе и оттого, что вначале российские власти не уделяли достаточного внимания особенностям Грузии, местным законам и традициям. Так или иначе, к 1832 году в среде грузинских аристократов созрел антироссийский заговор, который, хоть и был раскрыт, но положил начало национальному движению 60-х годов. Оно ставило своей ближайшей целью ликвидацию тяжелых последствий шестидесятилетней колониальной политики России, а также борьбу за независимость.

Как бы то ни было, Грузия находилась в составе Российской империи до 1917 года. Годом позже была образована Грузинская Демократическая Республика, но она просуществовала лишь немногим более трех лет. Позже Грузия войдет в Советский Союз и восстановит государственный суверенитет только в апреле 1991 года.

За долгое время этого сложного и полного противоречий соседства Грузия обросла в российском восприятии многочисленными штампами, которые часто заслоняют собой древнюю и богатейшую культуру и историю этой страны.

Алексей Юдин:  У нас в студии филолог  Ирина Багратион-Мухранели  и историк-востоковед  Алексей Муравьев . Православие прозвучало как некое общее основание для взаимоотношений и взаимопонимания. Что такое грузинское православие, где его истоки?

Алексей Муравьев:  Здесь прозвучала такая точка зрения, что будто бы это некий брак по расчету, и вроде как должны развестись. Я попытаюсь взглянуть на это по-другому. По сути, это не брак равноправных, единовозрастных партнеров, а некая семейная история. В отличие от Киевской или Московской Руси, где православие начинается с конца IX века, Грузия становится христианской уже в IV веке, то есть на полтысячелетия раньше. Это ставит религию в Грузии в совершенно в иное положение, чем в России. Условно говоря, Грузия находится на том же уровне христианского возраста, что и Византия, поэтому для России древняя Грузия, древняя Армения, Сирия и другие страны – это ни в коем случае не равновозрастные партнеры, а в лучшем случае бабушки.

Алексей Юдин:  Что мы знаем о христианских просветителях в Грузии?

Алексей Муравьев:  Там был первый этап прихода в Грузию, связанный с Каппадокией или с Иерусалимом – это святая Нино. Второй – это уже VI век, так называемые ассирийские отцы, это уже просвещение в несколько другом контексте (монастырское), возникновение аскетического движения.

Алексей Юдин:  Эти святые, просветители Грузии почитаются Русской православной церковью?

Ирина Багратион-Мухранели:  Русская православная церковь почитает 61 святого. Равноапостольная Нино была канонизирована в середине XIX века. И почитается шесть икон.

Алексей Юдин:  Так или иначе, это общее основание.

Ирина Багратион-Мухранели:  Очень скудное, замечу, по сравнению с тем, что почитается Грузинской церковью.

Алексей Муравьев:  Русская церковь начинает обретать какую бы то ни было самостоятельность только в послемонгольское время, условно говоря, в XIV–XV веках, до этого она находилась в тени Византии, по сути, самостоятельных отношений у нее ни с кем не было. Отношения выстраиваются между русским государством, постепенно начинающим вставать на ноги, и разделенной на части Грузией – она находится в плачевном положении после монгольского завоевания. Из этой послемонгольской ситуации Грузия и Россия выходят в очень неравноправном виде. Это сразу определяет отношение русских иерархов к грузинским, к Грузинской церкви, как к находящейся не то под турками, не то еще под какими-то людьми. Это неравноправное отношение продолжается до XVIII века, потому что Грузия продолжает находиться в сложной ситуации между османами и Персией, которые периодически прибегают к силовым методам: набегам, массовым депортациям.

Алексей Юдин:  Мы подошли к XVIII веку. Поговорим о том, что такое патриаршество в Грузии как институт.

Ирина Багратион-Мухранели:  Это основа, не говоря о том, что Собор пользуется гораздо большим влиянием, чем очередной царь, ведь цари получают фирман на царство, они должны получить в Персии подтверждение, что они действительно являются законными правителями. Собор пользуется огромным влиянием и патриарх тоже.

Алексей Юдин:  Патриарх – это отец нации для Грузии?

Ирина Багратион-Мухранели:  Был и есть. Самое замечательное, что блаженнейший Илия II – действительно отец нации. Он по собственной инициативе проворачивает огромную социальную работу. Он крестит каждого третьего ребенка, родившегося в Грузии, встречается с выпускниками школ, придумывает какие-то формы типа того, что все люди, носящие одну фамилию, должны встретиться, познакомиться и полюбить друг друга, возрождает клановые вещи.

Алексей Юдин:  Это вообще традиционные прерогативы?

Ирина Багратион-Мухранели:  Патриархи были разные. В начале ХХ века патриархи принимали мученическую смерть. Первый грузинский патриарх  Кирион Садзаглишвили , выпускник Киевской духовной академии, очень интересный церковный писатель, и Леонид Окропиридзе погибли при непонятных обстоятельствах.

Алексей Юдин:  Это какой-то политический заговор по устранению такой знаковой фигуры?

Ирина Багратион-Мухранели:  Деятельность русского Экзархата в Грузии XIX века была просто катастрофической.

Алексей Юдин:  Когда появляется русский Экзархат, что в Грузии связано с этим периодом?

Алексей Муравьев:  Он появляется после аннексии 1801 года. Дальше российские церковные власти ведут себя просто в кильватере политических. Если политические власти не хотели придавать никакого значения многотысячелетним традициям Грузии и ее специфике, то церковные просто объявили, что все церковные книги нужно убрать и заново перевести с российских. Грузинская церковная архитектура сейчас считается достоянием ООН и ЮНЕСКО, а тогда: нужно половину снести и построить что-то в синодально-конфетном жанре… Затем началась перестройка, на важнейшие кафедры Грузинской церкви ставились иерархи – не грузины.

Ирина Багратион-Мухранели:  Был запрещен грузинский язык, служба была на русском, хотя 90% населения его не знали. 11 лет понадобилось Синоду для того, чтобы выдвинуть обвинения против последнего католикоса, патриарха Антония II, чтобы сослать его в Нижний Новгород, обвинить в каких-то хищениях, что было фактически невозможно. Когда его вывели за штат и он ушел на пенсию, то просто не было нового выбора патриархов, осталась казенная структура Экзархата.

Алексей Юдин:  Послушаем комментарий  отца Федора , настоятеля московской церкви Григория Победоносца в Грузии, о сути российско-грузинских церковных отношений.

Отец Федор:  Отношения между Россией и Грузией не такие простые. В это вплетаются и государственные отношения, и политика, и многие личные отношения. В 90-е годы после грузино-абхазского конфликта здесь все было очень болезненно. До сих пор Абхазия канонически – это территория Грузинской церкви, Русская церковь старается не вмешиваться. Поскольку это пустое место, то все равно происходит какое-то проникновение.

Отношения Российской и Грузинской церквей не зависят от государства. Поскольку патриарх Илия получил посвящение даже в Русской церкви, он всегда, несмотря на то, что сохраняет позицию по Абхазии, постоянно подтверждает свою верность – что мы едины с Россией. Когда был известный Собор с Константинополем, то очень сильную поддержку Русская церковь получила именно от Грузинской церкви. Отсюда и совпадение некоторых позиций, и так далее.

Алексей Юдин:  В целом отношения между Русской православной церковью и Грузинской православной церковью – это действительно такое взаимопонимание и поддержка?

Алексей Муравьев:  Сейчас отношения скорее мирные. В прежние времена бывало по-разному.

Ирина Багратион-Мухранели:  К чести Русской православной церкви, после войны 2008 года и осетинские, и абхазские епархии не перешли под российскую юрисдикцию, хотя образовались голоса в пользу этого. Я знаю совершенно замечательного настоятеля Никольской церкви: половина его прихода находится на территории Южной Осетии, которая теперь самостоятельное государство, а половина в Грузии. Владыка Исайя почти три года провел в узилище. Если бы он не ездил и не окормлял своих прихожан на территории Осетии, сказали бы: ну вот, Грузинская церковь их бросила… Он поехал и ждал, пока конфликт формально не разрешится на дипломатическом уровне, чтобы он мог ездить туда-сюда. Там проходят совершенно потрясающие фестивали, туда приезжает очень много моих друзей и из Украины, и из Белоруссии, даже была группа православных с Аляски.

Алексей Юдин:  Это замечательный пример внутренней христианской политики, попытка решить то, что не может решить большая политика.

У нас есть интервью из Тбилиси с известным грузинским историком  Георгием Анчабадзе , которое любезно предоставили наши коллеги из Грузинского бюро Радио Свобода.

Георгий Анчабадзе:  Георгиевский трактат представлял собой союзный договор. До сих пор нет точного определения этого акта, в результате которого Восточно-Грузинское царство отказывалось от части своего суверенитета. Но зато Россия обещала Грузии помощь в борьбе с внешними врагами. Когда началось действие этого трактата, оказалось: грузины не получили многого, на что рассчитывали. Поэтому Георгиевский трактат фактически не работал, хотя он никогда не был отменен сторонами, формально всегда существовал после того, как Восточная Грузия присоединилась к России.

Что касается акта 1801 года, очень тяжелое положение, которое существовало тогда в Восточной Грузии, заставляло царя Георгия пробовать все возможности, чтобы выйти из этого положения. Он обращался и к персидскому шаху, и к турецкому султану. Поэтому в этом ряду его заявления в отношении России выглядят совершенно неоднозначно. В конце 1800 года на российском Госсовете был рассмотрен этот процесс и после определенных прений доказали, что присоединение Грузинского царства выгодно. Это было за несколько лет до смерти Георгия XII. К этому времени в Грузии находились российские войска, которые получили приказ не допустить, чтобы наследник Георгия XII взошел на престол. Это было нарушение духа и буквы Георгиевского трактата.

Алексей Муравьев:  Георгиевский трактат – это, по сути, было соглашение о протекторате. К сожалению, он был оформлен не как союз. Союз – это равноправные партнеры, в то время как Георгиевский трактат – это, по сути, защита территории и народа в обмен на суверенитет, в той или иной степени отказ от самостоятельного бытия. Другой вопрос, что государства тогдашнего грузинского мира уже не обладали полноценным суверенитетом, они дрейфовали между Турцией и Ираном, заключая кратковременные договоры то с теми, то с другими. Конечно, это было решение, которое привело Россию в Закавказье, так же, как оно привело Россию на Кавказ в условиях кавказской войны.

Ирина Багратион-Мухранели:  С грузинской стороны было ожидание, что отношения выстроятся так, как они строились с Персидским государством, то есть суверенитет, правящая династия и только подтверждение каких-то очередных, в зависимости от политической ситуации, правителей в той или иной ситуации. Мне ужасно нравится книжка Зураба Авалова «Присоединение Грузии к России». Это блестящий юрист, один из крупнейших деятелей грузинского меньшевистского правительства, который вторую половину жизни доживал в Париже. В этой книге говорится о том, что хотя Грузия сохранилась как страна после разорения в 1795 году, когда Екатерина могла предотвратить это, если бы просто два полка были бы отряжены в Грузию, взаимные обиды и сложности очень долго не заживали и не заживают, потому что прощать вероломство нехорошо.

Алексей Юдин:  Память об этом жива до сих пор?

Ирина Багратион-Мухранели:  В общем, да.

Алексей Муравьев:  Другой вопрос, что в отношениях с восточными державами вероломства было тоже выше крыши. Персы постоянно предавали. Россия, которая могла бы защитить Грузию от этого разорения, ничего не сделала для того, чтобы спасти единоверных. С другой стороны, когда грузинские государства находились под персидским протекторатом, входили турки, и персы отступали, а турки грабили. Это была ужасная ситуация упадка после монгольского завоевания, в которой вероломство, грабеж, нужда и разорение на территории Грузии продолжались достаточно долго.

Ирина Багратион-Мухранели:  В начале XIX века к этому примешивается европейская политика. И Наполеон, и Англия торгуются: если Иран выступит против России, то ему отдадут Грузию. Дональд Рейфилд, британский исследователь, в своей последней книге «Грузия на перекрестке империй. История в три тысячелетия» приводит совершенно прелестные факты. Когда в 1812 году английский посланник обратился к персидскому контрагенту, спросил: «Зачем вам Грузия, которая пролила столько персидской крови?», -тот погладил бороду и сказал: «От Грузии мало пользы, но она так приятна».

Алексей Юдин:  Очень часто встречаешь такое суждение, что присоединение к России означало вестернизацию, то есть уход Грузии с восточных орбит, приобщение ее к европейской цивилизации. Мы видим, что тут есть плюсы и есть очевидные минусы. Грузия становится если не актором, то каким-то объектом большой европейской политики. А что произошло с грузинской государственностью? Монархия, элиты – что происходило здесь?

Алексей Муравьев:  Здесь была разыграна сложная комбинация. Грузинская знать была полностью интегрирована в российское дворянство. Образовалось большое количество князей: в России князей было мало, а в Грузии довольно много.

Алексей Юдин:  А что такое по-грузински князь?

Ирина Багратион-Мухранели:  Есть 16 фамилий – князья первой степени, есть дворяне-однодворцы.

Алексей Юдин:  А что с грузинскими царствами? После Георгиевского трактата и 1801 года никаких царств уже не осталось.

Ирина Багратион-Мухранели:  После Ираклия II было около 80 претендентов на престол. Ираклий II сделал такую же ошибку, как Петр, он изменил вопрос престолонаследия, поддавшись агитации жены. Было четыре крупных партии, которые имели своих кандидатов, боролись…

Алексей Юдин:  А российская политика на тот момент играла в эти партии, как-то форматировала политическую ситуацию в Грузии?

Алексей Муравьев:  Напрямую – нет. Россия осваивала Западную Грузию. Это вообще болезненная тема: Абхазия, побережье и так далее. Плюс ко всему в контексте гражданской войны исчезло практически все коренное абхазское население. После присоединения Грузии турецкие эмиссары стали объяснять абхазам, что сейчас и вас присоединят и насильно обратят в православие (они были мусульманами). Тогда они стали спешно грузиться на пароходы и уезжать из Абхазии в Турцию. В результате Абхазия, где было 80% абхазов и 20% грузин, превратилась в 20% грузин и 5% абхазов, все остальные уехали.

Алексей Юдин:  Все-таки в XIX веке вызревает какой-то национальный проект, связанный с именем  Ильи Чавчавадзе , с другими именами. Можем мы как-то охарактеризовать этот национальный проект XIX века: скажем, национальный или националистический, – и его отношение к России?

Ирина Багратион-Мухранели:  Кстати,  Воронцов , наместник Кавказа, учредил девять стипендий для одаренных грузинских мальчиков. Он вообще очень много сделал, потратил кучу своих денег на просвещение.

Алексей Юдин:  В этом национальном проекте, связанном с именем Чавчавадзе, что такое Грузия и что такое Россия?

Ирина Багратион-Мухранели:  Это, наверное, самый прорусский проект у Ильи Праведного (поскольку он канонизирован). Он очень много делал в плане экономики. У него была идея сломанного моста: нужно восстановить связь между крестьянством и элитой, в отличие от большевистского классового противопоставления. Илья делал очень многое в общественном плане, открыл банк, строил железные дороги, был членом Государственного совета. Он действительно был российским подданным, и очень хорошим.

В то время, когда Илья все это делал, Русская церковь сделала максимум того, чего делать было не нужно. Граф Левашов похитил икону Хахульской Богоматери с уникальными перегородчатыми эмалями и разбил их, потому что ни один из европейских музеев не мог купить ее целиком. В Грузии остались только лик и руки. Было очень много всяких нарушений, поэтому возникло очень широкое движение автокефалистов, движение за восстановление патриарха. В семинарии все время происходили волнения, один из автокефалистов убил ректора, занятия проходили исключительно в присутствии наряда полиции.

Алексей Юдин:  В конце XIX века в этом начинающем набирать обороты национальном движении проект «Россия» рассматривался отдельно от Грузии? Насколько автономно мыслили тогда в формате молодой Грузии?

Алексей Муравьев:  Тут надо понимать, что фактически к концу XIX века все традиционные угрозы для Грузии: Персия, которая начала разваливаться, и «больной человек Европы», Османская империя, – все они фактически сходят со сцены. Старых угроз, ради которых надо было примыкать к телу России, уже нет.

Алексей Юдин:  Давайте вновь послушаем мнение профессора  Георгия Анчабадзе .

Георгий Анчабадзе:  Соединившись с Россией, Грузия разделила ее непростую судьбу. Мы вместе пережили революцию, Большой террор. В годы Второй мировой войны вместе со всеми народами Советского Союза грузины сражались, погибали и победили фашизм. Все это, конечно, наложило отпечаток на характер народа. Можно сказать, что характер грузинского народа все-таки изменился.

Никто точно не может сказать, что было бы, если бы Грузия не оказалась в составе российского государства в начале XIX века. Естественно, всякая новая эпоха приносит какие-то перемены, в том числе и перемены в жизни этноса. Сегодняшний грузинский народ в любом случае не был бы таким, какими были предки грузин при царе Ираклии. Полагаю, что пока трудно судить, как изменились эти отношения, ведь мы еще исторически не так далеко отошли от советского периода. По большому счету постсоветское время продолжается и сейчас. За эту четверть века мы не стали какими-то другими. У нас сейчас очень сложный период и в российско-грузинских взаимоотношениях, и в смысле внутренних проблем Грузии.

Алексей Юдин:  Очень многое произошло в ХХ веке. Вот на краткий период, в 1918–21 годы, Грузия получает независимость. Потом настоящая большевистская аннексия, революционные войска, и не только интернациональные, но и грузинские: неожиданный и очень травматический поворот. В этот краткий период грузинской независимости, Грузинской демократической республики как-то пытались решить церковную проблему?

Алексей Муравьев:  Пытались, но было не до того: возникало слишком много политических и социальных проблем. Самое сложное – это попытка Грузии найти какое-то свое место в мировом контексте наций. Действительно, казалось бы, ХХ век начинается с конца империй: закончилась Российская империя, закончилась Османская империя, англичане уходят из Индии. Возникло некоторое представление, что небольшие национальные государства могут существовать совершенно самостоятельно и отдельно. Даже Ленин попытался сыграть на этом и построил изначально Конституцию Советского Союза, как Союза национальных государств. Сначала Грузию вместе с Арменией и Азербайджаном включили в состав Закавказской республики, то есть в результате возникла искусственная федерация. Потом оказалось, и это уже поняли представители демократического правительства, что все равно, как бы ни прекрасен был идеал национального государства, придется искать каких-то соратников.

Алексей Юдин:  Важно понять, что все-таки лежит в основе российско-грузинских отношений – какие силы притяжения, какие силы отталкивания. Когда я беседовал на эту тему с одним почтенным грузинским человеком, он мне сказал: «Обязательно скажи про грузинское сопротивление в советский период». Что можно иметь в виду, говоря о грузинском сопротивлении в ХХ веке?

Ирина Багратион-Мухранели:  Руставели сказал, что правят не правители, а времена. Дело в том, что уже была наработана модель – сопротивляться Персии, сопротивляться Турции, все равно сохранять свое.

Алексей Юдин:  А кому или чему сопротивлялись?

Ирина Багратион-Мухранели:  Советскому, партии.

Алексей Юдин:  Это было неизбежно сопряжено с антироссийским сопротивлением?

Ирина Багратион-Мухранели:  Не очень, больше с чисто политическим.

Алексей Юдин:  Сейчас говорят о русофобии.

Алексей Муравьев:  В Грузии так высока степень культурной интеграции, что русофобия практически невозможна. А вот что возможно – это империофобия. Это важный момент.

Алексей Юдин:  Это было сопротивление колониальному имперскому насилию.

Алексей Муравьев:  Да, это было антиколониальное движение.

Ирина Багратион-Мухранели:  И, конечно, больше всего в культуре. Неизвестно, выжила бы физически половина русских поэтов, в том числе Заболоцкий и Пастернак, если бы Симон Чиковани в 50-е годы не дал им возможность работать переводчиками.

Алексей Юдин:  Наверное, самые актуальные уроки грузинского для нас – это именно культурное, если хотите, духовное сопротивление, которому грузины научили и Россию. Россия многое дала Грузии, но чего-то она ее, безусловно, лишила, и мы понимаем теперь, какова цена этих утрат, но все возобновимо. Уроки сопротивления, основания для этого сопротивления и пример этого сопротивления мы с российской стороны находим в Грузии.

Ирина Багратион-Мухранели:  Безусловно.

https://www.svoboda.org/a/30158874.html